Молитва андрей белый

Если большинство писателей и поэтов длительного предыдущего периода чувствуют себя в церкви как дома, и в своих произведениях описывают храмы и иконы как нечто близкое, хорошо знакомое, родное, то Белый чувствует себя в храме немного неуютно и изображает его как человек, случайно заглянувший в храм, как посторонний, как гость.

Христианские темы и мотивы занимают в творчестве Андрея Белого заметное место. Как в прозе, так и в стихах он не раз описывает красный угол, храмы, иконы. По сравнению с произведениями писателей XIX века у Белого при изображении храма или иконы чувствуется заметная отстраненность. Если большинство писателей и поэтов длительного предыдущего периода чувствуют себя в церкви как дома, и в своих произведениях описывают храмы и иконы как нечто близкое, хорошо знакомое, родное, то Белый чувствует себя в храме немного неуютно и изображает его как человек, случайно заглянувший в храм, как посторонний, как гость. Обратимся к одному стихотворению Белого, имеющего две редакции, разделенные восемнадцатью годами. В 1903 поэт написал стихотворение «Во храме».

Толпа, войдя во храм, задумчивей и строже.
Лампад пунцовых блеск и тихий возглас: «Боже. «

И снова я молюсь, сомненьями томим.
Угодники со стен грозят перстом сухим,

лицо суровое чернеет из киота
да потемневшая с веками позолота.

Забил поток лучей расплавленных в окно.
Все просветлилось вдруг, все солнцем зажжено:

И «Свете тихий» с клироса воззвали,
и лики золотом пунцовым заблистали.

Восторгом солнечным зажженный иерей,
повитый ладаном, выходит из дверей (1, с.82).

В этом стихотворении много тонко подмеченных деталей. Действительно, входя в храм, человек настраивается на другой лад и духовно, и душевно. Первое, что бросается в глаза особенно в полутемном храме — разноцветные (у поэта пунцовые) огоньки лампад и свечей.(1) И, конечно, сильно воздействует еле слышный шепот молящихся перед иконами людей. Со своей молитвой, полной сомнений, обращается к святым и лирический герой поэта.(2) У святых угодников на иконах суровые лица, у них сухие персты, и они грозят человеку.(3) Отметим, что мотив угрозы — результат субъективного восприятия поэта; пальцы у святых сложены особым образом так, чтобы они составили имя Христово, и святые, конечно, не грозят, а благословляют именем Господним.

В цветовом отношении стихотворение построено на контрасте черного, темного и золотого, светлого(4) и делится на две равные части по три двустишия. В первой части описывается темная церковь: идет вечерня, храмовое освещение выключено, видны лишь темно-красные огоньки лампад, лица святых «чернеют» и даже позолота икон, киотов, иконостаса — темная, потемневшая. Во второй части происходит естественное чудо. Как известно, православные храмы по древнейшей традиции всегда ориентированы алтарем на восток. И вот у поэта заходящее на запад солнце достигает той точки, когда его лучи льются потоком в храм через окна в стене.(5) И этот момент совпадает с пением одного из любимейших церковным народом песнопений вечернего богослужения: «Свете тихий святыя славы, безсмертнаго Отца Небеснаго, святаго блаженнаго, Iисусе Христе: пришедше на западъ солнца, видевше светъ вечерний, поемъ Отца, Сына и Святаго Духа, Бога. Достоинъ еси во все времена петъ быти гласы преподобными, Сыне Божий, животъ даяй: темже миръ Тя славитъ». Это песнопение посвящено явлению в мир Сына Божия, нетварного Света, Света Отчей славы.

Перед этим песнопением зажигают храмовое освещение. Таким образом, полутемная до того церковь вдруг озаряется, зажигается двойным светом. Лики икон видятся поэту уже не черными, а золотисто пунцовыми (от света вечернего солнца, паникадила и лампад). Священник в золотых ризах, выходящий через северные врата, также видится поэту сияющим.

И природа солнечным светом, который в христианстве является символом веры, и храм своим богослужением, и священник, повитый ладаном, который символизирует молитвы святых, как бы отвечают поэту на его сомнения.(6) В этом смысл и главный итог стихотворения.

Спустя много лет в 1921 году поэт создал новую редакцию стихотворения, дав ему и другое название — «Церковь»(7)

И раки старые; и —мраки позолоты;
В разливе серебра — черна дыра киота; —

И кто-то в ней грозит серебряным перстом;
И змея рдяного разит святым крестом.

Под восковой свечой седой протоиерей
Встал золотым горбом из золотых дверей;

Крестом, как булавой, ударил в ладан сизый:
Зажглись, как пламенем охваченные, ризы.

Два световых луча, как два крыла орла.
И, — тяжело крича, дрожат колокола(1,с.507).

Прошло немало лет. Поэт вернулся к старому стихотворению и переработал его. Что прежде всего бросается в глаза?

— Приглушено симметричное деление стихотворения на две контрастные части, «темную» и «светлую».

— Снят мотив личной молитвы лирического героя и вообще молитвы в храме.

— Убрано указание на точный момент богослужения (пение «Свете тихий» на вечерне), которое делало понятным явление двойного света.

— Заметно усилен психологически мотив черного и темного; если в первой редакции позолота просто потемневшая от времени, то здесь она мрачная, производит мрачное впечатление на лирического героя. Мотив «мрачности» усилен появлением в церкви гробниц.

— В начале стихотворения большую роль начинает играть серебряный цвет, которого не было ранее. Если в первой редакции контраст построен на «мягком» соседстве золотого и темного, то здесь на резком противопоставлении серебряного и черного.(8)

— В стихотворении исчезли пунцовые лампады (символический цвет пламенной веры и молитвы) перед иконами, но красный цвет остался в виде рдяного змея (символ злой силы, греха, дьявола) на одной из икон, поэтому в соответствии с теорией цвета, предложенной самим поэтом, красный цвет в новой редакции «перевернулся» и получил обратное значение.

— Фактически исчезли и сами иконы, и святые, изображенные на них; киот с иконой кажется поэту «черной дырой», а в ней «кто-то» опять грозит. Опять же, следуя статье поэта, придется констатировать, что икона стала в этой редакции символом небытия.

— Исключен поэтом важный момент неожиданного проникновения в храм солнечного света.

Эти изменения делают стихотворение менее ясным как чисто зрительный образ и даже вызывают некоторые недоуменные вопросы. Например, стало непонятно, отчего «зажглись, как пламенем охваченные ризы» священника, поскольку храмовое освещение зажигают перед выходом с кадилом, а не тогда, когда он останавливается перед царскими вратами. Согласно стихотворению, священник, стоя в царских вратах, благословляет народ крестом, но такого благословения после входа с кадилом не бывает. Значит, поэт описывает другой момент богослужения, но тогда почему вокруг священника много фимиама? И почему звонят колокола? Если звон означает начало богослужения, то иерей не может выходить с крестом. И откуда взялись два световых луча, и почему их именно два (потому что два окна?).

Во втором двустишии поэт описывает какую-то икону. Как можно понять, на ней изображен святой, который одной рукой благословляет молящихся, а другой поражает крестом рдяного змея. Как известно, дракона или змея на иконе поражают, например, св. вмч. Георгий Победоносец или св. вмч. Феодор Тирон. Но поражают копьем, а не крестом. И, конечно, в это время не благословляют (и не грозят! кому?) другой рукой. Здесь можно строить предположения о том, какую именно икону имеет в виду поэт, но все они будут скорее всего беспочвенны: мы имеем дело с иконописной фантазией, с несуществующим сюжетом.

Андрей Белый «Отчаянье»

Довольно: не жди, не надейся —
Рассейся, мой бедный народ!
В пространство пади и разбейся
За годом мучительный год!

Века нищеты и безволья.
Позволь же, о родина-мать,
В сырое, в пустое раздолье,
В раздолье твоё прорыдать: —

Туда, на равнине горбатой, —
Где стая зелёных дубов
Волнуется купой подъятой,
В косматый свинец облаков,

Где по полю Оторопь рыщет,
Восстав сухоруким кустом,
И в ветер пронзительно свищет
Ветвистым своим лоскутом,

Где в душу мне смотрят из ночи,
Поднявшись над сетью бугров,
Жестокие, жёлтые очи
Безумных твоих кабаков, —

Туда, — где смертей и болезней
Лихая прошла колея, —
Исчезни в пространстве, исчезни,
Россия, Россия моя!

Молитва андрей белый

Андрей Белый (Борис Николаевич Бугаев)(1880 – 1934) – русский писатель (символист), поэт, критик.

Родился Борис 14 октября 1880 года в Москве в семье известного ученого, математика и философа Николая Бугаева. Первые годы своей биографии Андрей Белый прожил на Арбате. Образование получил в гимназии Поливанова. Там на последних курсах занялся буддизмом, литературой, оккультизмом. Затем поступил в Московский университет на физико-математический факультет, где занялся наукой, но не оставил литературу.

В 1902 году в биографии Андрея Белого совместно с друзьями был организован литературный кружок «Аргонавты». А спустя 4 года членами кружка были опубликованы два сборника «Свободная совесть».Следующий период биографии Андрея Белого связан с А.Блоком. Блок был близким другом Андрея Белого. После некоторого времени частых визитов в дом к Блоку, Белый полюбил его жену, а она тоже ответила взаимностью. Эта ситуация показана в пьесе Блока «Балаганчик». Когда же Любовь Менделеева, жена Блока, приняла решение расстаться с Андреем Белым, он в подавленных чувствах отправился заграницу.

Через два года Белый вернулся в Россию. А затем женился на Асе Тургеневой. Много путешествовал, пока однажды не познакомился с Рудольфом Штейнером, стал его учеником. В 1916 году Андрей Белый вернулся в Россию, но один, без жены. После окончания Октябрьской революции написал несколько книг, статей.

В 1917 году в биографии Белого произошел окончательный разрыв с женой Асей. По этому поводу писатель тяжело переживал, а в различных его произведениях то и дело проскальзывал образ любимой. Последней женой писателя была Клавдия Николаевна – робкая, покорная, но верная и помогающая женщина. С ней прошли последние годы биографии Андрея Белого.

За всю свою жизнь писатель издал множество сборников стихотворений, например «Золото в лазури», «Пепел», «Урна», «Звезда». Также среди значимых произведений Андрея Белого – роман «Петербург» (трилогия «Восток и Запад»), поэма «На перевале», цикл «Христос Воскрес», дилогия «Москва», множество мемуаров.

Андрей Белый

НАСТРОЙКИ.

СОДЕРЖАНИЕ.

СОДЕРЖАНИЕ

Мы – ослепленные, пока в душе не вскроем Иных миров знакомое зерно…

Из моря слез, из моря муки Судьба твоя – видна ясна: Ты простираешь ввысь, как руки, Свои святые пламена — Туда, – в развалы грозной эры И в визг космических стихий, — Туда, – в светлеющие сферы, В грома летящих иерархий.

А вот что всерьез – это моя любовь к России и русскому народу, единственная цельная нота моей души.

Когда думаю о литературе, что сделал для нее Андрей Белый, то чувствую себя совершенно ничтожным, какой я литератор.

НА ПЕРЕКРЕСТКЕ МИРОВ

Он родился в Москве на Арбате (точнее – в угловом доме на перекрестке Арбата и Денежного переулка), написал об этом городе множество книг, стихов, статей, эссе и воспоминаний, и хотя самый известный его роман посвящен Петербургу, он до конца жизни был предан своей родной улице, где прожил чуть ли не три десятка лет (здесь в четырехэтажном доме № 55 ныне находится музей-квартира, носящий его имя). Затем скитался по арбатским переулкам, пока не обосновался на Плющихе. Возле арбатского «дома с аптекой», как его именуют москвичи, есть другой мемориальный дом – где после женитьбы на Н. Н. Гончаровой жил А. С. Пушкин.[1] Их бронзовые изваяния теперь обращены лицом к своему московскому пристанищу. Чуть дальше, к центру, памятник еще одному арбатскому поэту – Булату Окуджаве, также проживавшему неподалеку.

Но Андрею Белому суждено было первым воспеть Арбат. Во втором томе своих мемуаров, названном «Начало века», он посвятил ему целую главу. По существу, это ностальгически-лирический гимн одной из самых знаменитых московских улиц, гимн – чуть ли не каждому ее дому и церквушке (большинство из которых не сохранилось до наших дней), гимн ее насельникам и гостям, извозчикам и околоточным, гимн ее «настроению» – меняющемуся в разные часы дня и времена года. «Помнится прежний Арбат: Арбат прошлого; он от Смоленской аптеки вставал полосой двухэтажных домов, то высоких, то низких; у Денежного – дом Рахманова, белый, балконный, украшенный лепкой карнизов, приподнятый круглым подобием башенки, три этажа. В нем родился; в нем двадцать шесть лет проживал.

Дома – охровый, карий, оранжево-розовый, палевый, даже кисельный, – цветистая линия вдаль убегающих зданий, в один, два и три этажа; эта лента домов на закате блистала оконными стеклами; конку тащила лошадка; и фура, „Шиперко“ (название арбатской конторы по фамилии ее владельца. – В. Д.), квадратная, пестрая, перевозила арбатцев на дачи; тащились вонючие, канализационные бочки от церкви „Микола-на-камне“ до церкви „Смоленския Божия матери“ – к Дорогомилову, где непросошное море стояло. Осенями здесь капало; зимами рос несвозимый сугроб; и обходы Арешева, пристава, не уменьшали его.

Посредине, у церкви Миколы (на белых распузых столбах), загибался Арбат. Сам Арбат – что, коли не Миколина улица? Назван же он по-татарски, скрипели арбы по нем; Грозный построил дворец на Арбате; и Наполеон проезжался Арбатом; Безухий, Пьер (см. „Война и мир“), перед розовою колокольнею Миколы-Плотника, что не на камне, бродил, собираясь с Наполеоном покончить; Микола – патрон, потому что он видел Арбат… »

Арбат неспроста находился под небесным покровительством своего патрона – Николая Мирликийского, русского Миколы. Именно здесь пришло к Борису Бугаеву первое поэтическое вдохновение, здесь же он обрел и свой псевдоним – Андрей Белый. И именно здесь начали посещать его видения – не только житейские или литературные, но и воистину космические. Ноосферу[2] он чувствовал интуитивно или, еще говорят, нутром; она стучалась в каждую нервную клетку, рождая вихри мыслей и бури эмоций. Она определяла его поступки, направляла и защищала.

Хорошо знавший Белого философ Федор Степун так и написал о нем в своих мемуарах «Бывшее и несбывшееся»: « Его пророческое сознание жило космическими взрывами и вихрями». И еще: « Белый занимал в иерархически-монадологическом строе Вселенной, бесспорно, очень высокое место (одно из самых первых среди современников), ибо – в этом вряд ли возможны сомнения – он отражал тот мир „рубежа двух столетий“, в котором жил и из глубины которого творил, с максимальной четкостью и ясностью».

Да и сам Белый о начале своего творческого пути позже напишет в мемуарах: «Я задумывал космическую эпопею». Одним из первых среди русских писателей и мыслителей он стал писать слово «Космос» с прописной буквы. Космическая тема лейтмотивом вселенской симфонии прошла через его жизнь и творчество. Во всем улавливал он нескончаемую и расщепленную на множество ипостасей вселенскую борьбу между Хаосом и Космосом, пытающимся обуздать и упорядочить этот Хаос. (Даже в интимном блоковском цикле «Стихи о Прекрасной Даме» Белый усматривал войну между «апокалипсическим Зверем» и «Женой, облеченной в солнце». Что же говорить тогда о его собственном романе «Петербург» и других прозаических и стихотворных произведениях?!)

Сказанное, впрочем, можно отнести и к другим поэтам и писателям Серебряного века, а также к русскому символизму в целом. (Именно русскому, а не, к примеру, французскому, английскому или скандинавскому.) Философ Николай Бердяев очень верно охарактеризовал эту особенность русского литературно-художественного космизма: « Мироощущение поэтов-символистов стояло под знаком Космоса, а не Логоса. Поэтому Космос поглощает у них личность; ценность личности была ослаблена: у них были яркие индивидуальности, но слабо выражена личность. А. Белый даже сам говорил про себя, что у него нет личности. В (русском интеллектуально-художественном. – В. Д.) ренессансе был элемент антиперсоналистический. Языческий космизм, хотя и в очень преображенной форме, преобладал над христианским персонализмом». К этому Бердяев добавляет: у Белого человек окончательно «погрузился в космические вихри».

Белый с рождения воспринимал пульс Вселенной как свой собственный. В автобиографической повести «Котик Летаев», навеянной впечатлениями детства, он так и написал: « Пучинны все мысли: океан бьется в каждой; и проливается в тело космической бурею; восстающая детская мысль напоминает комету…» Провидческий же дар Белого проявился, между прочим, в том, что почти за тридцать лет до бомбардировки Хиросимы он предсказал и взрыв атомной бомбы, и массовую гибель («гекатомбу») людей:

Мир – рвался в опытах Кюри Атумной, лопнувшею бомбой На электронные струи Невоплощенной гекатомбой…

Это, так сказать, во всемирном масштабе. Но известен и другой трагический факт, уже личного порядка: в 1903 году он предсказал собственную смерть «от солнца». Так, в общем-то, и произошло: спустя три десятилетия он умер от кровоизлияния в мозг – последствия солнечного удара…

В конце 1920-х годов Андрей Белый вместе с женой на нескольких листах ватмана начертил в цвете грандиозную диаграмму своей жизни. Она так и называется «Линия жизни» и в настоящее время находится в Мемориальном музееквартире поэта. (В письмах и дневниках он тоже пытался нарисовать «параболы и спирали» своей жизни и творчества.) Ломаная графическая линия то взмывает вверх, то падает вниз, обозначая творческие взлеты и падения, победы и поражения. Она вполне соответствует понятию «мировой линии», введенному в научный оборот Германом Минковским и выражавшему единство пространства и времени (Андрей Белый, получивший высшее естественно-научное и физико-математическое образование, безусловно, был хорошо знаком с этой концепцией).

«Линия жизни», по существу, и отображала пространственно-временной континуум, только была не прямой, а изломанной. Цветными карандашами на схеме показано, какие идеи и люди оказывали на

Оксана Воронина

Собираю молитвы и прочие священные тексты с целью их сохранения. Вся информация представлена «как есть» и не преследует цель оскорбить Ваши чувства.

Вопросы по работе ресурса или модерации размещенной информации, принимаются через контактную форму сайта.